Мухаммед Ареф: «В юности мы часто шутили, что нас учат всему и ничему конкретному, но сейчас я понимаю, что это было полезно».

— Как вы оказались студентом журфака?

— Несмотря на то, что я был одним из первых студентов журфака, я был далеко не единственным. В тот период существовала правительственная программа для студентов из арабских стран. В СССР училось огромное количество студентов из Марокко, Судана, Ирана, Ирака, Египта, даже из Китая и Вьетнама.

— Поддерживаете ли вы отношения с кем-то из ваших однокурсников?

— К моему большому сожалению, нет. Мне пришлось часто менять место жительства, но я бы с удовольствием с ними увиделся. Один из немногих людей из того времени, с кем я поддерживаю отношения, — мой преподаватель Светлана Ивановна, которая учила меня когда-то русскому языку. Значительная часть ее семьи сейчас живет в Лондоне, а она все еще преподает в университете!

«На протяжении 12 лет я был научным редактором „Аль-Хаят“, арабской газеты, издаваемой в Лондоне. В 2000 году я присоединился к группе по большей части арабо-американских ученых, вместе мы создавали Арабский фонд науки и технологий, базирующийся в Шардже. Это дало мне возможность оказаться внутри кухни и узнать, как работает наука».

— Расскажите немного про вашу жизнь в то время: где вы жили, как проводили свободное время?

— Я жил в общежитии практически напротив Эрмитажа (общежитие в Зоологическом переулке. — Примеч. редакции). Зимой, когда Нева замерзала, я переходил реку пешком. Эрмитаж был для меня своего рода храмом, сюда я приходил, чтобы набраться сил. Кроме того, за время долгой петербургской зимы терялось чувство цвета — все вокруг было серым. В это время меня спасали яркие картины Матисса и Пикассо. После них я снова начинал видеть мир цветным.

— Чем еще вам запомнилось это время?

— В это время я многое узнал о мире: о жизни, дружбе, любви и даже смерти. Я до сих пор помню прекрасного молодого студента, который покончил с собой, оставив только одну короткую записку, текст которой я помню до сих пор: «комары мешают». Шестидесятые годы были очень насыщенные всевозможными идеологическими течениями, которые имели огромное влияние на молодое поколение, эти годы были очень странным периодом: время свободы, любви, революций.

«Как и американцы, я называю свои статьи „историями“, это мой способ популяризации науки и технологий. Истории — это один из древнейших способов передачи знаний еще с эпохи шумеров и вавилонян».

— Что привело вас в Петербург спустя так много лет?

— Как я уже говорил, в моей жизни многое связано с Петербургом и Эрмитажем, поэтому когда у меня появилась возможность приехать на выставку Захи Хадид, которая проходит в Эрмитаже, чтобы написать материал, посвященный влиянию на нее русского революционного искусства и архитектуры 1920-х, преимущественно Казимира Малевича и супрематистов, я не мог ее упустить.

— Пригодилось ли вам то, чему вас учили на факультете журналистики?

— В юности мы часто шутили: нас учат всему и ничему конкретному, но сейчас я понимаю, что это было полезно. Даже специализируясь в какой-то области журналистики на протяжении многих лет, в моем случае это научная и культурная журналистика, журналист должен обладать знаниями о космосе, медицине, технологиях. При этом журналист всегда ограничен во времени: скажем, посетив научную конференцию, посвященную космическим исследованиям, зачастую я должен сдать материал в тот же день. При этом иногда редактор ожидает историю для обложки, поэтому из огромного объема сложной информации, часов непростых рассказов ученых журналист должен уметь выбрать самое главное.

 «Однажды в Дахране я брал интервью у одного известного нефтепромышленника. Читая это интервью на следующее утро, он спросил меня: „Мистер ученый, как кто-то может делать детей, не занимаясь любовью?“»

— Кто больше всего повлиял на ваше профессиональное становление?

— Эрнест Хемингуэй стал для меня своего рода профессиональным идеалом — на его книгах я учился тому, как нужно писать. Вторым учителем я бы назвал Жана Поля Сартра: с одной стороны, он проповедует индивидуализм, с другой — ответственность за то, что происходит вокруг. Третьей ключевой фигурой, наверное, для меня стал Карл Маркс. Я никогда не был коммунистом, но благодаря его трудам узнал, что такое экономика и капитализм. Книги Маркса до сих пор стоят у меня на полке.

— Кого вам приходилось интервьюировать за вашу долгую карьеру? Были ли среди них звезды научного мира?

— Среди тех, с кем мне довелось общаться, было много интересных и талантливых людей. Например, я брал интервью у нобелевского лауреата по химии Ахмеда Завейла, у Алексея Леонова — первого человека, вышедшего в открытый космос. Благодаря своей работе я знаком с самой известной женщиной-архитектором Захой Хадид. Я много путешествовал по США и знаком с огромным количеством профессоров и ученых, работающих в НАСА, мне довелось побывать в Европейском космическом исследовательском центре в Голландии и много где еще.

«С большим опытом в журналистике, как и в любой другой профессии, приходит чутье. Например, в 1998 году президент Клинтон заявил, что на Марсе обнаружена вода. Накануне я общался с учеными из НАСА, которые жаловались на огромные сокращения исследовательских бюджетов. И в это же время Клинтон оказался в центре истории с Моникой Левински. Сопоставив все эти факты, я переместил историю, претендующую на обложку, в раздел „слухи“».

— Не было ли у вас планов продолжить учебу и начать научную карьеру?

— В конце 1970-х я два года учился в Российской академии наук, где изучал экономику и технологии по программе для стран — поставщиков нефти. Безусловно, планировал защитить кандидатскую диссертацию, но в тот момент, когда было необходимо сдать кандидатский минимум, по семейным обстоятельствам мне пришлось вернуться в Лондон, где к тому времени уже жила моя семья: мы были вынуждены переехать из Ирака из-за военных действий.

— Вы работаете журналистом более 40 лет, как за это время изменилась научная журналистика?

— Писать о науке — захватывающее занятие: помимо того, что у тебя есть возможность общаться с выдающимися людьми, ты особенно остро чувствуешь, что происходит в мире. В 1970-е главной темой был космос, в 1990-е все обсуждали вопросы, связанные с окружающей средой и климатическими изменениями, в 2000-х дискурс переключился на интернет. Мир меняется стремительно: кажется, еще недавно мой друг-математик рассказывал про секретную сеть для обмена данными между учеными, а сейчас она известна повсеместно как интернет. Одной из самых перспективных технологией сегодня многие считают стволовые клетки, и вокруг этой темы в научном мире идут бурные дискуссии. Я не удивлюсь, если выращивание из стволовых клеток частей тела через несколько лет станет таким же будничным занятием, каким стало использование интернета.

Справка

Имя: Мухаммед Ареф

Образование: Факультет журналистики СПбГУ (1962—1967), Аспирантура РАН, соискатель степени кандидата экономических наук (1979—1981)

Работа: 

Обозреватель и исследователь The Arab Science and Technology Foundation (ASTF) (c 2000-го)

Редактор отдела наука и технологии газеты Al-Hayat, Лондон (1988—2000)

Главный редактор журнала Arab Food, Лондон (1985—1988)

Главный редактор Technical Consulting & Publishing House, Лондон (1982—1985)

Редактор отдела исследований Pan Middle East Graphics and Publishing House, Лондон (1981—1982)

Профессиональные интересы

Большая часть журналистских материалов публикуется в СМИ арабских стран и охватывает темы международных саммитов, глобальных конференций, посвященных экологии, космосу, социальным наукам, высшему образованию, научным исследованиям, здоровью и питанию.