О грантах и экономике науки
Алексей Сошнев
Выпускник СПбГУ (Медицина '06)
PhD in Molecular and Cellular Biology, University of Iowa, USA (2006-2012)
Postdoctoral associate, Laboratory of Chromatin Biology and Epigenetics, The Rockefeller University, New York (2013-)
Howard Hughes Medical Institute Fellow of the Damon Runyon Cancer Research Foundation (2014)
http://www.ncbi.nlm.nih.gov/pubmed/?term=soshnev+aa
Итак, давайте вначале перечислим несколько условий, в которых работает современная наука. Во-первых, ученые тоже хотят есть, покупать одежду, ходить в кино. Более того, потратив как минимум десять лет на высшее и последипломное образование, в тридцать-сорок лет иногда хочется жить отдельно от родителей и даже иметь семью. То есть, ученому нужна зарплата (удивительно, право!..) Во-вторых, современные реалии таковы, что эксперименты стоят довольно дорого. Оборудование для очень средней молекулярно-биологической лаборатории стоит порядка 500-750’000 USD, и это только минимальный набор. Дорогостоящее оборудование (вроде масс-спектрометров или криоэлектронных микроскопов) лаборатории часто покупают вскладчину. Материалы - реактивы, перчатки, «пластик» и прочие мелочи, которых за год покупается примерно столько, сколько стоит новая немецкая машина. Если лаборатория работает с модельными организмами (мышами, дрозофилами и т.д.) – это отдельная и немаленькая статья расходов. В-третьих, лаборатории не стоят в чистом поле, а находятся на территории университетов и исследовательских центров, и исправно платят за коммунальные услуги, типа вывоза мусора (что стоит очень дорого, потому что радиоактивный мусор на обычной свалке не принимают), электричество (которое ядерно-магнитный спектроскоп потребляет, как небольшой город) и так далее. То есть, резюмируя, наука – дело недешевое: годовой бюджет даже маленькой лаборатории (три сотрудника, включая заведующего) составляет не меньше 250’000 USD в год.
Если вы – бизнесмен, которому для осуществления идеи нужно 250’000 USD, то, наверное, вы пойдете искать инвестора. И первое, что инвестор спросит – это как скоро вы планируете выйти в прибыль. То есть инвестор заинтересован в том, чтобы один раз дать вам чуть-чуть денег и как можно быстрее получить доход. Фундаментальная наука же по своей природе «быстрые деньги» практически не генерирует, а, наоборот, требует финансирования постоянно (вы будете просить не просто 250 тысяч, а 250 тысяч каждый год в течение нескольких (желательно, многих!) лет – потому что даже самые простые проекты длятся три, пять, десять лет, а лаборатории не могут прекращать работу даже на месяц из-за «отсутствия финансирования» - сотрудники разбегутся). Поэтому обычный инвестор денег вам наверняка не даст. Более того, если риски бизнес-плана по открытию продуктового магазина в новом районе можно просчитать достаточно легко, фундаментальная наука по определению оперирует понятиями "новое" и "неизведанное", и предсказать заранее, что и как будет открыто в новом календарном году, практически невозможно. И тем не менее, довольно давно стало понятно, что практически все, чем гордится современная цивилизация, начиналось именно с фундаментальных открытий – от самолетов до антибиотиков, и от плотины через реку Енисей до нового айфона с функцией force touch. Поэтому вопрос о том, как финансировать науку, стоит довольно остро.
Эмбрион дрозофилы (иммуногистохимия, конфокальный микроскоп, видно сегментацию тела и нервную систему).
Эмбрион - бесплатно, антитела - $1200, микроскоп - $1М. Фото автора
В США эту проблему решили следующим образом.
Существует несколько институтов – например, Национальные институты здоровья (NIH), Национальный фонд науки (NSF), медицинский институт Говарда Хьюза (HHMI) и т.д. – специально для того, чтобы оценивать, выбирать и финансировать фундаментальные проекты. Некоторые из этих институтов – государственные (бюджет NIH – 30 миллиардов (sic!) USD в 2015 году – и этого, кстати, катастрофически не хватает), некоторые – частные (фильм «Авиатор» про Хьюза наверняка кто-то из читателей видел).
Но с любом случае в основе всей этой системы лежит понятие гранта. Грант – это деньги, которые ученый (вернее, институт, в котором ученый работает) получит под специфический проект. И, в просторечии, сам проект – вернее, заявка, включающая в себя научную часть, биографии исполнителей, бюджет и еще множество секций. То есть это такая довольно сложная конструкция, которая на дороге, к сожалению, не валяется. Откуда берется грант? Начнем, например, с того, что вы обнаружили интересный эффект некоего реагента на стволовые клетки. Вы формулируете гипотезу, собираете некие предварительные данные (как правило, эти данные должны быть опубликованы в приличном журнале – что само по себе занимает год-два), расписываете необходимые эксперименты и объясняете на бумаге, что нужно сделать в течение следующих, скажем, четырех лет. Дальше заявка проверяется институтом, в котором вы работаете, добавляется еще масса бумаг (например, протоколы по лабораторным животным или тем же стволовым клеткам) и отправляется в агентство – допустим, в NIH. Там эту заявку – и еще сотню заявок по схожей теме – обсуждает специально собранная комиссия из таких же ученых – это называется peer review, «оценка равными» - по результатам которой каждой заявке выставляется некий балл. Это самый критичный этап, пожалуй – грант не просто надо написать и подать в срок – его еще и получить надо, а исходя из бюджета и количества заявок, финансирование получают от 1 до 10%. Остальные ученые идут писать новые или дорабатывать старые заявки, а вы, получив грант, устраиваете маленькую вечеринку в лаборатории. Когда деньги поступают в институт, тот забирает себе солидную часть гранта (например, половину) – а остаток отдает вам. На этот остаток вы должны: заплатить сотрудникам (и самому себе – ваша зарплата, хоть вы и профессор, тоже платится из ваших личных грантов!), купить реактивы, оборудование и т.д. – см выше. Через три-четыре года, если проект идет успешно, вы можете попробовать продлить финансирование – для этого, впрочем, надо будет опять пройти peer review…
Форез ДНК в агарозном геле (стандартная техника разделения фрагментов ДНК, в кино еще всегда показывают).
ДНК - бесплатно, агароза - $1, время - $500, нужный клон - бесценно. Фото автора
На бумаге эта система выглядит достаточно просто и удобно, однако в реальности проблем немало. Заявка может быть на сотни страниц – на написание такого гранта уходят месяцы напряженной работы. Сама система peer review не всегда работает – те из оценщиков, которые хорошо разбираются в вашей теме, наверняка имеют конфликт интересов (потому что сами хотели бы сделать те опыты, которые вы предлагаете), а те, у кого конфликта нет, могут просто не понять сути (ученый, двадцать лет изучающий структуру ядерных пор, не всегда поймет, как вы планируете изучать миграцию стволовых клеток в эмбриогенезе). Наконец, выставить объективные оценки каждому из сотни представленных проектов практически невозможно – потому комиссии так хватаются за количественные данные: сколько у вас публикаций и какой у них импакт-фактор? Об импакт-факторе можно написать отдельно, но, при всех недостатках, это один из немногих способов, позволяющих оценить результаты работы ученого (и, соответственно, предсказать успех дальнейшей работы). Самая большая проблема в том, пожалуй, что в такой системе координат эксперименты порой делаются, потому что надо опубликоваться, или чтобы получить грант, а должно быть (в идеале) как раз наоборот – публиковать статью, потому что есть интересный результат, и получать грант, чтобы делать эксперименты…
В идеале гранты позволяют выбрать наиболее перспективные проекты и распределить ограниченное финансирование относительно оптимальным образом. Их не дают просто так – наоборот, чтобы получить грант, нужно иметь солидное резюме, приличные предварительные результаты и публикации. Наконец, именно funding record – то есть, были/есть ли у вас гранты и умеете ли вы их писать – является ключевым решением в приеме молодого профессора на работу в университет: от начинающего руководителя лаборатории ожидается, что в течение трех-пяти лет он(а) полностью выйдет на «самоокупаемость» за счет грантов. От себя добавлю, что именно этот момент (а напомню, финансируется всего несколько процентов заявок) больше всего пугает меня и моих коллег-постдоков, которые через год-два-три начинают искать позицию профессора в академическом институте.
И тем не менее, именно гранты индивидуальным исследователям, распределяемые через систему peer-review, составляют львиную долю финансирования современной науки, и пусть система не идеальна, но она работает – свидетельством тому, например, высокоактивная антиретровирусная терапия ВИЧ (HAART), клеточные технологии (от iPSC до экстракорпорального оплодотворения), новые противоопухолевые препараты (иматиниб), магнитно-резонансная и компьютерная томография, геномная инженерия (CRISPR/Cas9) и многое другое. Практически все достижения современной медицины начинались (и начинаются) с тех самых грантов - бенефициарами которых, таким образом, являются и уважаемые читатели.
Выпускник СПбГУ (Медицина '06)
PhD in Molecular and Cellular Biology, University of Iowa, USA (2006-2012)
Postdoctoral associate, Laboratory of Chromatin Biology and Epigenetics, The Rockefeller University, New York (2013-)
Howard Hughes Medical Institute Fellow of the Damon Runyon Cancer Research Foundation (2014)
http://www.ncbi.nlm.nih.gov/pubmed/?term=soshnev+aa
КАК ФИНАНСИРУЕТСЯ ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ НАУКА В СОВРЕМЕННЫХ РЕАЛИЯХ
На состоявшемся месяц назад в Москве заседании Совета по науке и образованию прозвучало несколько фраз, которые Рунет растащил на цитаты – читатель наверняка сможет и сам их найти в лентах новостей. Проблема, впрочем, достаточно серьезная: «Сажают на гранты и увозят» - страшно звучит, поэтому давайте обсудим, откуда финансируется наука в современных реалиях, и что такое эти самые «гранты». Оговорюсь сразу, разговор будет только про фундаментальную науку на примере одной заморской страны – поскольку сам уже лет десять как зарплату получаю из тех самых грантов. Если уважаемым читателям что-то известно про другие аспекты экономики науки (за неимением лучшего термина) – можем продолжить дискуссию в следующих выпусках. Думаю, это достаточно интересная тема – как финансируются другие области, как это происходит в других странах.Итак, давайте вначале перечислим несколько условий, в которых работает современная наука. Во-первых, ученые тоже хотят есть, покупать одежду, ходить в кино. Более того, потратив как минимум десять лет на высшее и последипломное образование, в тридцать-сорок лет иногда хочется жить отдельно от родителей и даже иметь семью. То есть, ученому нужна зарплата (удивительно, право!..) Во-вторых, современные реалии таковы, что эксперименты стоят довольно дорого. Оборудование для очень средней молекулярно-биологической лаборатории стоит порядка 500-750’000 USD, и это только минимальный набор. Дорогостоящее оборудование (вроде масс-спектрометров или криоэлектронных микроскопов) лаборатории часто покупают вскладчину. Материалы - реактивы, перчатки, «пластик» и прочие мелочи, которых за год покупается примерно столько, сколько стоит новая немецкая машина. Если лаборатория работает с модельными организмами (мышами, дрозофилами и т.д.) – это отдельная и немаленькая статья расходов. В-третьих, лаборатории не стоят в чистом поле, а находятся на территории университетов и исследовательских центров, и исправно платят за коммунальные услуги, типа вывоза мусора (что стоит очень дорого, потому что радиоактивный мусор на обычной свалке не принимают), электричество (которое ядерно-магнитный спектроскоп потребляет, как небольшой город) и так далее. То есть, резюмируя, наука – дело недешевое: годовой бюджет даже маленькой лаборатории (три сотрудника, включая заведующего) составляет не меньше 250’000 USD в год.
Если вы – бизнесмен, которому для осуществления идеи нужно 250’000 USD, то, наверное, вы пойдете искать инвестора. И первое, что инвестор спросит – это как скоро вы планируете выйти в прибыль. То есть инвестор заинтересован в том, чтобы один раз дать вам чуть-чуть денег и как можно быстрее получить доход. Фундаментальная наука же по своей природе «быстрые деньги» практически не генерирует, а, наоборот, требует финансирования постоянно (вы будете просить не просто 250 тысяч, а 250 тысяч каждый год в течение нескольких (желательно, многих!) лет – потому что даже самые простые проекты длятся три, пять, десять лет, а лаборатории не могут прекращать работу даже на месяц из-за «отсутствия финансирования» - сотрудники разбегутся). Поэтому обычный инвестор денег вам наверняка не даст. Более того, если риски бизнес-плана по открытию продуктового магазина в новом районе можно просчитать достаточно легко, фундаментальная наука по определению оперирует понятиями "новое" и "неизведанное", и предсказать заранее, что и как будет открыто в новом календарном году, практически невозможно. И тем не менее, довольно давно стало понятно, что практически все, чем гордится современная цивилизация, начиналось именно с фундаментальных открытий – от самолетов до антибиотиков, и от плотины через реку Енисей до нового айфона с функцией force touch. Поэтому вопрос о том, как финансировать науку, стоит довольно остро.
Эмбрион дрозофилы (иммуногистохимия, конфокальный микроскоп, видно сегментацию тела и нервную систему).
Эмбрион - бесплатно, антитела - $1200, микроскоп - $1М. Фото автора
В США эту проблему решили следующим образом.
Существует несколько институтов – например, Национальные институты здоровья (NIH), Национальный фонд науки (NSF), медицинский институт Говарда Хьюза (HHMI) и т.д. – специально для того, чтобы оценивать, выбирать и финансировать фундаментальные проекты. Некоторые из этих институтов – государственные (бюджет NIH – 30 миллиардов (sic!) USD в 2015 году – и этого, кстати, катастрофически не хватает), некоторые – частные (фильм «Авиатор» про Хьюза наверняка кто-то из читателей видел).
Но с любом случае в основе всей этой системы лежит понятие гранта. Грант – это деньги, которые ученый (вернее, институт, в котором ученый работает) получит под специфический проект. И, в просторечии, сам проект – вернее, заявка, включающая в себя научную часть, биографии исполнителей, бюджет и еще множество секций. То есть это такая довольно сложная конструкция, которая на дороге, к сожалению, не валяется. Откуда берется грант? Начнем, например, с того, что вы обнаружили интересный эффект некоего реагента на стволовые клетки. Вы формулируете гипотезу, собираете некие предварительные данные (как правило, эти данные должны быть опубликованы в приличном журнале – что само по себе занимает год-два), расписываете необходимые эксперименты и объясняете на бумаге, что нужно сделать в течение следующих, скажем, четырех лет. Дальше заявка проверяется институтом, в котором вы работаете, добавляется еще масса бумаг (например, протоколы по лабораторным животным или тем же стволовым клеткам) и отправляется в агентство – допустим, в NIH. Там эту заявку – и еще сотню заявок по схожей теме – обсуждает специально собранная комиссия из таких же ученых – это называется peer review, «оценка равными» - по результатам которой каждой заявке выставляется некий балл. Это самый критичный этап, пожалуй – грант не просто надо написать и подать в срок – его еще и получить надо, а исходя из бюджета и количества заявок, финансирование получают от 1 до 10%. Остальные ученые идут писать новые или дорабатывать старые заявки, а вы, получив грант, устраиваете маленькую вечеринку в лаборатории. Когда деньги поступают в институт, тот забирает себе солидную часть гранта (например, половину) – а остаток отдает вам. На этот остаток вы должны: заплатить сотрудникам (и самому себе – ваша зарплата, хоть вы и профессор, тоже платится из ваших личных грантов!), купить реактивы, оборудование и т.д. – см выше. Через три-четыре года, если проект идет успешно, вы можете попробовать продлить финансирование – для этого, впрочем, надо будет опять пройти peer review…
Форез ДНК в агарозном геле (стандартная техника разделения фрагментов ДНК, в кино еще всегда показывают).
ДНК - бесплатно, агароза - $1, время - $500, нужный клон - бесценно. Фото автора
На бумаге эта система выглядит достаточно просто и удобно, однако в реальности проблем немало. Заявка может быть на сотни страниц – на написание такого гранта уходят месяцы напряженной работы. Сама система peer review не всегда работает – те из оценщиков, которые хорошо разбираются в вашей теме, наверняка имеют конфликт интересов (потому что сами хотели бы сделать те опыты, которые вы предлагаете), а те, у кого конфликта нет, могут просто не понять сути (ученый, двадцать лет изучающий структуру ядерных пор, не всегда поймет, как вы планируете изучать миграцию стволовых клеток в эмбриогенезе). Наконец, выставить объективные оценки каждому из сотни представленных проектов практически невозможно – потому комиссии так хватаются за количественные данные: сколько у вас публикаций и какой у них импакт-фактор? Об импакт-факторе можно написать отдельно, но, при всех недостатках, это один из немногих способов, позволяющих оценить результаты работы ученого (и, соответственно, предсказать успех дальнейшей работы). Самая большая проблема в том, пожалуй, что в такой системе координат эксперименты порой делаются, потому что надо опубликоваться, или чтобы получить грант, а должно быть (в идеале) как раз наоборот – публиковать статью, потому что есть интересный результат, и получать грант, чтобы делать эксперименты…
В идеале гранты позволяют выбрать наиболее перспективные проекты и распределить ограниченное финансирование относительно оптимальным образом. Их не дают просто так – наоборот, чтобы получить грант, нужно иметь солидное резюме, приличные предварительные результаты и публикации. Наконец, именно funding record – то есть, были/есть ли у вас гранты и умеете ли вы их писать – является ключевым решением в приеме молодого профессора на работу в университет: от начинающего руководителя лаборатории ожидается, что в течение трех-пяти лет он(а) полностью выйдет на «самоокупаемость» за счет грантов. От себя добавлю, что именно этот момент (а напомню, финансируется всего несколько процентов заявок) больше всего пугает меня и моих коллег-постдоков, которые через год-два-три начинают искать позицию профессора в академическом институте.
И тем не менее, именно гранты индивидуальным исследователям, распределяемые через систему peer-review, составляют львиную долю финансирования современной науки, и пусть система не идеальна, но она работает – свидетельством тому, например, высокоактивная антиретровирусная терапия ВИЧ (HAART), клеточные технологии (от iPSC до экстракорпорального оплодотворения), новые противоопухолевые препараты (иматиниб), магнитно-резонансная и компьютерная томография, геномная инженерия (CRISPR/Cas9) и многое другое. Практически все достижения современной медицины начинались (и начинаются) с тех самых грантов - бенефициарами которых, таким образом, являются и уважаемые читатели.
К СПИСКУ НОВОСТЕЙ
Комментирование разрешено только авторизованным пользователям
Авторизоваться